Зверь внутри его отчаянно хотел жить, в то время как сам Бауэн был готов принять «кровавый намек». Более двух недель оставался он взаперти, не в состоянии найти выход из пещеры и способ переправиться через провал. Ему не приходило в голову, что в этой пещере просто нет второго выхода.

Если он не сумеет выбраться отсюда, то, будучи бессмертным, останется вечно прозябать здесь, пока не превратится в собственную тень. И Бауэн знал, что никто не пойдет его искать. Даже изобретательный Лахлан никогда не сможет обнаружить его местонахождение. Его координаты были известны лишь в эзотерических кругах Закона да еще вампиру. Но Себастьян Гневный будет только злорадствовать, зная, что Бауэн страдает.

Его тело было изуродовано, воля сломлена. Лучше шагнуть в огонь. Бороться за жизнь в таких условиях представлялось большей трусостью, чем смерть. Проклятие. Почти два столетия его клан ждал, что он сойдет с дистанции.

«Я хотел забытья. Это и будет способ получить его».

Но он поклялся отомстить вампиру. И мечтал заставить ведьму заплатить за свое поражение. Это она позаботилась о том, чтобы он проиграл состязание. Что до валькирии и вампира, то они всего лишь воспользовались его слабостью, вызванной колдовством Марикеты.

Бауэн полагал, что она вместе с остальной пятеркой давно выбралась из гробницы. И теперь он мучился в заточении, утешая себя мыслями о том сюрпризе, что поджидал их на выходе. Он уничтожил не только их средства передвижения, но и средства связи – коротковолновое радио и спутниковые телефоны.

Но «затруднительное положение», в котором по его вине оказалась ведьма в джунглях, Бауэн не считал достаточной местью зато, что она сотворила с ним. Он потерпел поражение. И это устроила она.

Ему казалось, что он потерял Марию еще раз. Он позволял себе надеяться, представлял, как вернет подругу. И победа была почти в кармане. Но Марикета прокляла его…

Мысли чертовой ведьмы не покидали его. Он пытался вспомнить Марию, но видел только блеск неистовых серых глаз и алые губы. И ненавидел ведьму за это. Он не мог вспомнить лица своей подруги. И когда спал, ему снилась только Марикета.

Бауэн изменил своей суженой в мыслях… и действиях.

Огненный змей заревел, словно торопя Бауэна принять решение. После нескольких попыток Бауэн сумел подняться, качаясь над бездной.

Может, покончить со всем сейчас? Продолжать цепляться за жизнь было трусостью. Он ощутил неожиданный укол совести. Марикета все еще живет…

Какого черта он думает о своем враге?

Но тут его осенило. Когда он смотрел в ее глаза, то чувствовал, как она его околдовывает. Сколько же будут действовать ее чары?

Не могло же одно проклятие подействовать на него так сильно.

Значит, он беспокоился о ней как о своей подруге. Мечтал о ней как о своей суженой. Думал о ней как о «своей», потому что она принудила его к этому своими гадкими колдовскими чарами.

Нужно проучить чертовку, чтобы впредь была осторожнее в своих желаниях.

Он знал, когда отступал от края бездны, что его лицо приобрело зверское выражение.

Глава 7

Отсутствие солнечного света и нормальной еды начало давать о себе знать. Мари заболела. Ее лихорадило.

Ридстром и другие продолжали уговаривать ее прыгнуть. Если бы они просили ее переплыть речку, кишащую крокодилами, или пройти по канату над клумбой с торчащими вверх клинками, она бы заставила себя это сделать, но прыгать с такой высоты…

Не обращать внимания на их уговоры становилось все легче, ибо с каждым днем ее состояние ухудшалось. Иногда она ловила себя на том, что впадает в истерическое состояние – то плачет, то смеется в темноте, вспоминая друзей и дом.

В тумане лихорадки она представляла Андуан, имение ее сообщества под Новым Орлеаном. Мари никогда не думала, что будет так скучать по этому мерзкому месту, но теперь была готова отдать все, что угодно, за то, чтобы только вернуться.

Для большинства Андуан со стороны выглядел как величественная цитадель какого-нибудь миллионера. Кованая чугунная ограда вокруг территории всего поместья была выкрашена черной блестящей краской, идеально гармонирующей со ставнями. Живописные ландшафты привлекали множество бабочек. Повсюду в изобилии росли яблони, усеянные плодами. Было много цветов.

Без завесы гламурных чар владение имело бы вид запущенного сооружения с покосившимися перилами да клубками змей по углам. Яблони действительно существовали, но вместо бабочек повсюду пировали неисчислимые пауки и лягушки. Над многочисленными водоемами, поросшими камышом, поднимались зловонные испарения.

В глубине стонущего и завывающего дома располагалась ее светлая радостная комната с розовыми обоями и кружевными занавесками. Завеса чар у ее дверей отпугивала от комнаты всякую живность, кроме черных кошек или собак, отношение к которым ведьм было самым доброжелательным в сообществе.

Но Андуан не всегда был ее домом. Большую часть детства Мари жила со своей матерью-феей Джиллиан в светлом скромном домике на берегу Мексиканского залива. Они жили там вдвоем, ни в чем, не нуждаясь, после того как ее отец-волшебник бросил их, пообещав скоро вернуться.

Но в день двенадцатилетия Мари ее мать Джиллиан упаковала вещи и отвезла дочь в Андуан. И там сообщила дочери, что это место – ее новый дом. Опешив поначалу, Мари бросилась бежать в противоположном направлении, перебирая ногами быстрее, чем когда гонялась за грузовичками, развозящими мороженое.

Два дня мать оставалась с ней. Потом оторвала от себя и оставила ревущей на парадном крыльце, объяснив ей, что уезжает в учебный отпуск на какой-то секретный остров друидов где-то у берегов Европы. В течение последующих лет Мари получала нерегулярные письма, как бы от матери, но подозревала, что писала их на самом деле Элиана.

Без Элианы и ее лучшей подруги Кэрроу исполнявшей в ковене роль плохой девчонки, Мари не смогла бы пережить те первые месяцы в поместье, оказавшись в окружении сплошного колдовства и чародейства. Боги, как же она скучала по своим подругам…

Черноволосая красавица Кэрроу считала, что нет ничего лучше в мире, чем быть ведьмой. Каждый раз, когда кто-нибудь вроде нимфы или сатира задирал нос на всякие там «чары-бары», Кэрроу изображала на пальцах «козу» и кричала: «Сколько вам ни трудиться, успеха в жизни не добиться, козлы! Вот я вас и заколдовала!»

И потом на самом деле проклинала их.

Кэрроу относилась к числу редких ведьм, обладавших талантами трех каст, хотя считала себя преимущественно воительницей с несовместимой специализацией в области любовных чар. Неистовая Кэрроу должна была участвовать в состязании вместе с Мари, но в последний вторник на Масленой неделе ее снова арестовали за неприличное поведение в общественном месте. Хотя ничего особенного бедная Кэрроу себе не позволила – она просто попыталась применить на практике малоизвестное правило моды: «Появление голышом не оскорбляет морали, если на тебе есть бусы». Но сообщество пригрозило ей, что не станет больше хлопотать за нее, если она влипнет в какую-нибудь историю.

В настоящий момент Кэрроу сидела в каталажке. Хотя, может, ее уже и выпустили.

Еще Мари очень хотелось увидеть Элиану, ставшую для нее настоящей приемной матерью, о какой можно только мечтать. Хотя Элиана и получила дар бессмертия от своей колдуньи-матери, из-за человеческой природы отца она продолжала стареть. Добросердечной Элиане было более четырехсот лет, и без гламура ее внешность соответствовала возрасту. Она любила шутить, что «никакие занятия в мире не могут помешать тому, кто любит загорать на солнышке».

Мари надеялась, что они не слишком из-за нее волнуются.

– Марикета, пора, – донесся до нее сквозь мысли голос Ридстрома. – Ты должна это сделать сейчас.

Почувствовав присутствие кого-то еще, Бауэн открыл свой единственный глаз. Впервые за многие недели в пещере появился еще кто-то, кроме него и змея.